Коцюбинский. 2. Солнцепоклонник и его божьи дети

Завершаем рассказ о писателе Михаила Коцюбинского в рамках мультимедийного циклового проекта "КАЛИНОВЫЙ К @ тяг"

Несмотря на все жизненные невзгоды, освещая ровным мягким светом уcе вокруг, только настоящий человек-Подсолнух имеет вот такую точку зрения на обыденность:
- Поэзия жить не может на помойке, а без нее жизнь преступление.

Как они любили друг друга ... После свадьбы в конце января 1896 буквально за несколько месяцев парой они поехали в Алушту, где молодожены наняли на лето дачу. Но даже в медовый период Михаил Михайлович добросовестно работал в местной бригаде по истреблению филлоксеры. Без ежедневного труда сердца цветы вянут и сходят на тлен. В октябре 1896, когда жена, почувствовав ребенка под сердцем, вернулась к родителям, в Винницу, человек взялся писать к любимой трогательно и чисто, каждый день.

Он купал эту свою жизненную утешение в любви:

- Вера, Вирунечка, Вирусенько, доченька, ребенок любимая.

Солнцепоклонник забыл о Светило и установил новый отсчет времени:

- Моей эры: день 1-й без Веры, 3-й день без Веры, 12-й день без любимого Вирунечкы!

Мелкие беды рвали счастье ...

В начале лета 1896 под крымским селом Биюк-Ламбат (ныне - с. Малый Маяк Алуштинского зоны ЮБК) неосторожное борец с филлоксерой упал на камни и ушиб колено. Одно мгновение упустил, и лечиться должен не один год.

Осенью того же года, возвращаясь из Крыма, Михаил Коцюбинский еще и простудился. Это случилось на пароходе, когда из Крыма литератор с товарищем отправились в Одессу - без теплой одежды, без денег. Все заработанные деньги он прислал жене, беременной первенцем. Плыли молодые люди на верхней палубе, мерзли, на рубке кутались в грубые брезенты, а грелись разве что в машинном отделении ...

Как тут не простудиться ... Так М.М.Коцюбинский получил тяжелую форму ревматизма. Несколько месяцев он, бедный, шаркал на костылях, тогда же и болезни сердца взялись осаждать так, что с середины ноября 1896 и до середины апреля 1897 Михаил Михайлович проболел. Когда в феврале 1897 в экстренном порядке пришлось прооперировали ушибленную ногу, в Киеве должен был остаться еще на два месяца терапии. Все это боли, деньги, нервы, страдания.

Состояние здоровья литератора начинающего настолько ухудшилось, что полгода писатель просто физически не мог творить. Как в той смуте на сердце ему велось, проливает свет авторский письмо известного библиографа и литературного критика Михаила Федоровича Комарова (1844-1913):

- Пишу к Вам, лежа в постели. Простуда уже третий месяц не выпускает меня оттуда. Так змарнувався свободное время, моя похоть сделать что-то за зиму. Еще, как назло, отняло было правую руку - и хоть плачь, ни ленты силу мне нацарапать.

* * *

Одним из важных мотивов, почему семья искала убежище в Чернигове, стало не приятное образованное общество, которое в то время собралось в городе, а банальная обстоятельство: в их семье только жена имела постоянную работу - преподавала здесь на женских курсах.

Итак, из Винницы 14 июля 1897 в поисках лучшей доли пара выехала в Чернигов, где и поселилась в съемной квартире. Впрочем, в тот же день Третье делопроизводство департамента полиции в официальном отношении за №6590 известило черниговского губернатора, мол, "определение Михаила Коцюбинского заведующий книжным складом Черниговского губернского земства представляется нежелательным".

Далее начался настоящий Кафка, ибо, как справедливо констатировал обученный шведский драматург Август Стринберґ (Johan August Strindberg 1849 -1912):

- Когда государство начинает убивать, она непременно называет себя Родиной.

Однако в начале 1898 украинский писатель правдами и неправдами вернулся в Чернигов. И получить надлежащую должность ... делопроизводителя ему не повезло, пришельцу предложили, да и то - с тем, потертый портфель статиста Оценочно-статистического бюро при Черниговской губернской земской управе. В борьбе за благосостояние нации обычно страдает интеллигенция, так как часть ее видит, что происходит, и молчать не собирается.

Несмотря на нищету и болезни, как и могучем Каменяру, солнцепоклонники было что сказать. Именно здесь, в Чернигове, М.М.Коцюбинский написал лучшие произведения: "Ведьма" (1898), "В сетях шайтана" (1899), "Куколка" и "Дорогой ценой" (1901), "На камне" (1902) , "В грешный мир", "Под минаретами" (1904), "Смех" и "Он идет" (1906), "Неизвестный", "Intermezzo" и "В дороге" (1907), "Persona grata", "Как мы ездили в Кринице "(1908)," Дебют "(1909)," Fata morgana "(1910)," Сон "," Письмо "и" Тени забытых предков "(1911)," Хвала жизни! "," На острове "(1912) и так далее.

Нет, он не скулил, не жаловался в новой повести "Дорогой ценой" (1901). Автор записывал для грядущих поколений, если, хоть что-то, "от меня осталось в памяти":

- Дорого заплатил я за свободу, горькую цену дал ... Половина меня лежит на дне Дуная, а вторая ждет и не дождется, когда соединится с ней ...

Тогда, в Чернигове, человек-Подсолнух поняла: ему всегда будет что предложить читателю. В подтверждение того убеждения от 1899 во Львове только основано по инициативе профессора Львовского университета Михаила Грушевского (1866-1934) акционерное издательство "Украинская-русской издательского союза" начало неспешно печатать семитомное собрание сочинений М. Коцюбинского, завершено лишь 1913

Кстати, главными редакторами главной западно типографии педагогов, действовавшей в пользу украинистики, были назначены несокрушимый Каменщик и радикальный народник Иван Франко (1856-1916) и этнограф, языковед и искусствовед Владимир Гнатюк (1871-1926).

* * *

солнцепоклонник М.М.Коцюбинский

Между тем в Черниговской земской управе ежедневно приходилось переписывать хлопотное циркуляры. Впоследствии в местном статистическом бюро они с женой уже работали вместе, а значит, в Чернигове Коцюбинские поселились навсегда. Здесь выросли и искали себя их дети - Юрий, Оксана, Ирина, Роман.

Некоторые мужчины отличаются от женщин тем, что им не нравятся гербарии из цветов, но, против нашей воли, в супружеской жизни всегда вмешиваются будни и рутина.

Именно по этой причине дальнейшее литературный период, 1903-1905 гг., Как видно из ряда перечисленных произведений, обозначенный невиданным спадом в творческой активности М.М.Коцюбинского. Негативно отразились на красном литературе Солнцепоклонника и личные проблемы. По шести годах семейной жизни в отношениях мужа с женой Верой, матерью четырех общих детей, разверзался пропасть, обусловлено как внутренними факторами, так и внешними обстоятельствами.

Несколько позже в письме к давнему приятелю, литературоведа и юриста Михаила Мочульского (1875-1940) М.М.Коцюбинский признается, что движущей силой его внезапных, даже импульсивных посещения Крыма в 1904 было желание попасть в ... Козьмо-Демьяновского монастыря , расположенного в дикой живописном ущелье под склонами Бабугана и Синаб-дагу (с. Черной), среди могучих, почти первобытных лесов. На полном серьезе уже известный в Украине писатель намеревался поступить в обитель трудником или послушником:

- Надеть на себя подрясник, ходить в церковь, есть и спать вместе с братией.

Нет, беллетрист не превратился в набожного мирянина, а предпочел собрать материалы для будущей повести, сюжет для которой уже родился, но требовал от профессионала наполнить живыми наблюдениями литературное фон. С глубокой горечью Михаил Михайлович узнал, что в 1898 за пьянство и разврат монахов Козьмо-Демьяновского монастырь закрыли, чтобы снова открыть, но уже как женскую обитель.

Ссориться с ровней рискованно, с выше тебя человеком - безумно, с подчиненной - унизительно. Так и распри в семье Коцюбинских, поверьте на слово, были вызваны не только разговорами о постороннем женщину или нелепый служебный роман на книжном складе Черниговской губернской земской управы. Послушаем известного литературного критика и юриста Михаила Могилянского (1873-1942), который знал супругов Коцюбинских от первого года брака:

- "Прекрасная девушка" (Вера Коцюбинский - А.Р.) медленно полиняла, для чего достаточно причин в условиях жизни глухой провинции, неусыпного труда, большой семьи, болезни мужа. Однако в значительной степени женщину засасывала стихия "обывательства", вот и слиняло чувства Михаила Михайловича.

С другой стороны, младшая в семье дочь Ирина Михайловна Коцюбинский (1899-1977) в своих мемуарах добавила атмосфере, тогда царила в семье, других красок:

- Вся тяжесть бытовых неприятностей ложился на мамины плечи. Работала сверх сил не только на службе, но и дома. Умела совмещать литературную работу как секретарь, корректор и критик произведений мужа с самой обыденной черной работой в домашнем хозяйстве ...

Понимала человек-Подсолнух, что происходит?

Да, и литературный предписание автор вынес в знаменитом "Intermezzo":

- Людей едят пранцi, нужда, водка, а они в темноте жрут друг друга.

* * *

Украинская интеллигенция давно запомнила банальность:

- Чтобы государство не имело к тебе претензий, следует ничего у власти не просить. Потому безнаказанно ты можешь получить (изредка) лишь то, что сделаешь для себя и для народа несмотря на государство.

Какой бы ни оказывались загруженность в Оценочно-статистическом бюро и интенсивная литературная работа, в паре с женой М.М.Коцюбинский принимал активное участие в общественной деятельности. Посильно Михаил Михайлович двигал архивную комиссию, лелеял литературно-музыкально-драматический кружок, от 18 ноября 1906 взялся легально управлять в Чернигове новообразованным обществом "Просвита".

Все пути коммуникаций эффективные для продвижения в общество украинофильских идей: лекции для общественности, литературно-музыкальные вечера для детей, для потенциальных финансовых доноров публичные концерты и тому подобное.

Тонкие материи требовали соответствующих инструментов; литератор без читателя, как женщина без изюминки (или цветок без аромата). Поэтому супруги Коцюбинских создало литературно-художественный салон с неповторимым, присущим только им макроклиматом. I на это вскоре откликнулись художники, жившие в Черниговской губернии, а впоследствии - специально приезжали из других городов Российской империи.

Еженедельно в доме писателя на "литературные понедельники" собиралась творческая молодежь, интеллектуалы города в 1911-1912 гг. те частные посиделки изменились на "субботы". Сюда приходили Владимир Самойленко (1864-1925), Николай Вороной (1871-1938), Михаил Могилянской (1873-1942), Василий Эллан-Голубой (1894-1925), Аркадий Сказка (1890-1929), совсем юные - художник-декоратор Александр Саенко (1899-1985) и студент Черниговской духовной семинарии Павел Тычина (1891-1967). Именно М.М.Коцюбинский в 1912 посоветовал Михаилу Грушевскому вместить стихи молодого семинариста в журнале "Литературно-научный вестник" и стал крестным отцом в большой литературе.

Так, в щемящей одиночества, как это изложено в рассказе "Цвет яблони", наступает творческая зрелость: шепотом, вежливо и грустно.

- Когда вы в горе, когда вы ежеминутно надеетесь беды и душа ваша напряженная, как струна на инструменте, советую остановить часы. Если вы следите за ними, они без конца продолжают муки. Когда же забываете, они напоминают о себе, как кирпич, падающий на голову. Они безразлично считают ваши терпения и длинными стрелами-пальцами приближают минуту катастрофы.

Здоровье Солнцепоклонника портилось, сказывалась бурная молодость самоотверженному просветителя, и следовало изжить решительных мер. В конце концов, в 1905 году. М.М.Коцюбинский путешествовал по странам Центральной и Западной Европы, посетив Австрию, Германию, Италию, Швейцарию.

Пилигрим от поэтической прозы путешествие самоцель не держал.

Побывав в экзотических местах: Крым, Бессарабия, Гуцульщина, Италия (о.Капри), исполнившись впечатлениями от видов дальних краев, литератор поражал современников глубокими знаниями в различных областях естественных наук.

Он проникал в тайны природы через научную литературу и собственные наблюдения. Это помогало глубже, по-философски воспринимать окружающий мир, лучше понять и точнее воспроизвести жизнь человека в незыблемых связях со Вселенной.

Вот тот путешественник внутренним «Я» рельефно вырезанный в заметках историка-мемуариста Глеба Александровича Лазаревского (1877-1949), который так записал впечатления от первой встрече с Михаилом Коцюбинским:

- Высокий, стройный, но немного сгорбленный в плечах. Лиса или выбрита голова ... Бледное, что припудренное, лицо с правильными чертами. Карие глаза, взгляд которых это был словно печальный, как у больного человека, то вспыхивал самоуверенными, даже немного презрительными огоньками. Темные усы пiдкрученi вверх. Во нижней губой пятно бородку-эспаньолки. Во всей фигуры что-то своеобразное, особенное, одновременно приятное, то от человека, который знает себе цену i которой нельзя наступить на ногу.

* * *

Ему нельзя было оставить многодетную семью.

Поняв это, его любимая курносенькая пампушечка, Александра Аплаксина решает: они должны прекратить отношения.

Что может быть лучше ... отпуск? Когда возвращается в Чернигов и приступает к работе на книжном складе губернской земской управы, все всплывает снова:

- Увидела его измученное лицо, невыносимый сожалению охватил меня. Михаил Михайлович был похож на человека, встала после тяжелой болезни. Я поняла, что расстаться с ним не смогу.

Любящее сердце не обманешь, она заглянула в душевные глубины.

Потому что действительно не первый год Солнцепоклонник чувствовал себя истощенным и больным. Недаром же на пике жизненной усталости, в 1907 жизни вызвало шедевр М. Коцюбинского, новеллу "Intermezzo", где первым героем оказалась ... "Моя усталость". И чем дальше, тем хуже.

На службе чиновник получает в год 1500 рублей, тогда как жене платят 600 рублей. И это на шесть ртов. Цены в магазинах тогдашнего Чернигова кусаются: пальто - 11,5 руб., Мужской костюм - 9 руб., Мясо первого сорта - 16 коп. за фунт. А тут еще и постоянно лечиться надо: сердечные проблемы, ревматизм, туберкулез.

Втайне от мужа Вера Устиновна попросила средства на лечение от благотворительного "Общества для пособия украинской литературе, науке и штуке". Откликнулись тремя сотнями рублей меценаты-промышленники Василий Федорович Симиренко (1835-1915), Владимир Николаевич Леонтович (1866-1933) и Евгений Харлампович Чикаленко (1866-1933). Именно на эти средства Михаил Коцюбинский в 1909 - через Львов, Вена, Рим, Неаполь - отправился на итальянский остров Капри.

В Украине письма летят - и жене Вере, и любовники Шурке.

"Вирунечци" - украинский, а "Шурочке" - на русском.

Александре Аплаксиной он выливает израненную душу:

- Ты ведь до сих пор не моя, и я совершенно потерял надежду, что ты захочешь быть моей, и уже не думаю об этом. Значит, что-то иное лежит в основе моей любви, более прочной, чем чувственность, самоценной и, значит, не так легко разлюбить.

Проходит каких-то две недели, а исповедь продолжается, как после запятой:

- Конечно, наша любовь имеет много печальных сторон, но не следует забывать и хорошего. Что касается меня, то я ценю то счастье, которое получаю, хотя ты знаешь, мне тяжелее мириться с некоторыми ненормальности наших отношений, чем тебе. Ты легче их переносишь, быть может, благодаря иному темпераменту. Я же даже отказался от надежды обладать тобой, а ведь это, поверь мне, страшно тяжело, однако все ведь не считаю себя несчастным.

... Пережив холодную и изнурительную болезнями зиму, следующей весной семья Коцюбинских снова собирала копейка к копейке, чтобы Михаилу Михайловичу лечиться на Капри. По дороге в Италию в 1910 г.. Пациент обследовался в Одессе у местного врача. Диагноз малоутешителен: порок сердца, вызванная им астма.

* * *

Последние годы жизни великого писателя обозначены ухудшением состояния здоровья, обострения ревматизма и сердечных болезней. В 1909-1912 гг. По приглашению пролетарского "академика" Максима Горького (1866-1936) М.М.Коцюбинский трижды посещал его виллу на итальянском острове Капри. Только тот климат - нет, не роскоши - Украинский и спасали на несколько последующих месяцев.

Возвращаясь из-за границы, по настоятельной приглашения друга-фольклориста Владимира Гнатюка в августе 1910 М.М.Коцюбинский завернул к карпатского села Криворiвни, что лежит на Станиславщине (теперь - Ивано-Франковская область) на юге живописного Буковецкого перевала. Свежие впечатления, полученные от знакомства с местными гуцулов, бытом, языком, традициями, заворожили путешественника. Жил там литератор десять дней, в частном доме знакомого ... профессора, Михаила Сергеевича Грушевского.

С местным учителем, заботливым исследователем гуцульской культуры Лукой Гарматия (1866-1924) и известным этнографом Владимира Гнатюка троица блуждала горами, даже рискованно сплавлялась на дарабах (плотах). Собирались просто феерические писательские заметки, которые впоследствии легли в основу филигранной повести "Тени забытых предков" (1911).

О возмущенные чувства, просто взахлеб от первозданных эмоций, путешественник вскоре писал в письме к Максиму Горькому на о.Капри:

- Если бы Вы знали, какой это замечательный, почти сказочный уголок, с густо зелеными горами, с вечно шумуючимы горным реками, чистый и свежий, будто вчера родился. Костюмы, обычаи, весь уклад жизни гуцулов - помада, проводят все лето со своими стадами на вершинах гор - настолько своеобразные и живописные, что чувствуешь себя перенесенным в какой-то новый неизвестный мир.

Бесспорно, многое в Карпатах поразило Солнцепоклонника. Как вспоминал фольклорист Владимир Михайлович Гнатюк, особенно от украинских горцев в душу М.М.Коцюбинскому запале не привычка - нет, признак жизни:

- Свободная любовь, которая проявляется в том, что почти все - с малыми выемками - гуцулы НЕ доховують супружеской верности и вне легального супругами находят себе Любас и подружек, с которыми проводят далеко лучшие волны, как с венчанием другу или подругой.

Это были последние светлые и счастливые мгновения, ибо жизнь человека-подсолнухи постоянно изнемогало коварными недугами. К некоторым людям, как к взбесившихся болезней, довольно риторически обращался писатель. Так было и с рассказом "Persona Grata"; имея в виду осужденного палача Лазаря, он спрашивал общественность с его неизлечимыми социальными болезнями:

- Зачим ты мучаешь людей? Он думает, свиное рыло, как арестант, то уже не человек. А может, он лучше тебя, потому что за грехи принимает муку, а тебе за них платят ...

* * *

Михаил Коцюбинский смог наконец покинуть надоевшую службу чиновничьим слугой и всецело отдаться красному писательству и больше в жизни не беспокоиться деньгами. В 1911 г.. Благотворительный комитет "Общество для пособия украинской литературе, науке и штуке", основанный меценатом-сахарозаводчиком Василием Федоровичем Симиренко, положил мастеру пожизненную стипендию - 2000 рублей в год.

С невыразимой радостью Солнцепоклонник оставил оголтелую Оценочно-статистическое бюро, уволился со службы в Черниговской губернской земской управе и полностью отдался странствиям любимыми местами - Капри и Карпаты, и любимому делу - литературной работе. Как ему хотелось быть искренним перед читателем, искренним перед собой, а главное - перед белым незлинияним листом бумаги. Бежали строки, хотели успеть:

- Меня утомили люди. Мне постылым быть заездом, где вечно толкутся эти создания, кричат, суетятся и мусорят. Повидчиняты окна! Проветривать дом! Выбросят вместе с мусором и тех, что сорят. Пусть войдут в дом чистота и покой.

Воздух не хватало, но когда открываешь все окна, начинаются сквозняки.

Последняя встреча М. Коцюбинского с Южным берегом Крыма длилась с 5 июня по 1 июля 1911 Сначала три дня вся семья находилась в Севастополе, один - в Ялте, а затем уехала в Симеиз, который в то время превратился в утопический город-сад.

Мягкий климат Южного побережья действовал благотворно, но утомляли курортные баклуши. Душа жаждала новых ощущений и впечатлений. М.М.Коцюбинский даже решил пойти ночью с рыбаками в море, но замысел повести "Старик и море" Иисус отдал другому прозаику. С тех пор глава семьи выбирал для прогулок горные маршруты, а с детьми даже дважды ходов в Алупку.

- Небо было синее от моря, море было синее от неба. Мне казалось, что они завидуют друг другу.

В конце концов, нереализованных творческих планах заставили оставить семью в благотворительном Симеизе, чтобы пароходом добраться Одессы, а оттуда - за границу: и скорее опять в Карпаты, что сторицей благодарили ему вдохновением.

С последнего путешествия в Крым, море которого он считал красивее, чем в Италии, писатель вернулся с бронхитом. Тот спровоцировал осложнение на сердце.

Писатель чувствовал себя настолько плохо, что его уговорили немедленно лечь в львовского госпиталя. Лег? Нет, потому что упрямый Солнцепоклонник заключил себе в голове, что дотянет до Чернигова, но прихватило так, что в городе Льва М.М.Коцюбинский не сводился с постели три недели.

Трудно обманывать собственное сердце, поэтому расчетливые мужчины писателями не становятся. Ибо сердце мужское - то крепость, которую легче поработить, чем удержать. Понятия не имею - а сделать с сердцем, которое показалось на милость Красоте?

- В те редкие теперь дни, когда Михаил Михайлович полубольной выходил встретиться со мной, на него страшно было смотреть, такой он был ужасно похудел, - вспоминала последние месяцы жизни Александра Аплаксина.

В тот раз он встал на ноги и, казалось, наконец выздоровел.

Но потом, в начале 1912, снова не вставал с постели почти месяц.

Тогда еще целых три месяца человек-Подсолнух провела в киевской клинике.

По всему было видно - ему становилось все хуже, и больше сердце не спасали даже Карпаты с их "свободной любовью".

* * *

Во время третьей и последней поездки на о.Капри, длившаяся зимой 1911-1912 гг., Украинский писатель снова останавливался на вилле у Максима Горького, где написал в январе 1912 позже знаменитые новеллы "Кони не виноваты" и "Подарок на именины ".

А вот художественные очерки "Хвала жизни!" И "На острове", созданные в мае-июне 1912 уже в Чернигове, оказались последними произведениями Михаила Коцюбинского.

Новелла "На острове" на глазах засыхала так:

- Всегда волнуюсь, когда вижу агаву: серую корону твердого листа, зубастого по краям и острого на вершине, как затесаний кругов. Расселась по террасам и коронует скрытую силу земли. Или ее цвет - высокий, к мачте подобный зеленый ствол с венцом смерти во главе. Такова тайна агавы: она цветет, чтобы умереть, и умирает, чтобы цвести. Вот она - та, что вечно меня волнует, что только раз расцветает цветком смерти. Сизая серединка крепко свернулась и в муках, стиснув зубы, отрывает от сердца листок за листком. Закаменила на каменистом грунте и прислушивается с ужасом, как растет, зреет и рвется из нее душа.

И так годами. Там где-то глубоко, под серым звоном корни, то остывает тайно, вытягивая силу из сердца земли, а агава в отчаянии складывает листья, словно чувствует, что семьи принесут смерть. И на каждом листке, который с болью отрывает от сердца, остается след от зубов. Все должно время, для всего приходит свое время.

И для агавы. То, что таилось в ней, продирает наконец тесные объятия и выходит на волю, как исполин, неся на могучем теле, которое может сравниться разве что с сосной, цвет смерти. Обдуваемая ветром, ближе к небу, агава видит теперь, чего не видела прежде. Она видит море и скалы, первая встречает восход солнца, последняя ловит красный закат, а ветер шумит вокруг нее так же, как и в короне деревьев.

Сизые листья вянут тем временем под ней, одхиляються, как больные, по ним стекают дожди, синие зубы мертво блестят на солнце, корона сохнет и мьякне, как тряпка, а цветок на высоком пне приветствует солнце и море, скалы и далекие сырые ветры гордым и безнадежным приветом осужденных преждевременно смерти.

Отворяя утром окно, я то и дело вижу ряд цветущих агав. Стоят, стройные и высокие, с венцом смерти во главе, и приветствуют далеко море.

- Ave, mare, morituri te salutant! (Итал. - Будь здоров, море, идущие на смерть приветствуют тебя!)

* * *

НЕ служба чиновника - отныне его догрызали болезнь сердца, астма и туберкулез - отголосок безудержной молодости, холодея жар пламенного жизни.

Лежа в университетской клинике, под пристальным присмотром ординаторного профессора, заведующего кафедрой специальной патологии Киевского университета имени Св.Владимира В.П.Образцова (6-й корпус Александровской больницы в Киеве), 24 октября (6 ноября) 1912 Н.Н. Коцюбинский узнал о преждевременной смерти лучшего друга, композитора Николая Витальевича Лысенко (1842-1912).

- Потому что жизнь непрерывно и неумолимо идет на меня, как волна на берег. Не только собственно, а и чужое. А в конце - разве я знаю, где кончается собственную жизнь, а чужое начинается? Я слышу, как чужое существование входит в мою, как воздух через окна и двери, как воды притоков в реку. Я не могу разминуться с человеком. Я не могу быть, одиноким. Признаюсь - завидую планетам: они имеют свои орбиты, и ничто не становится им на их пути. Тогда как на своей я везде и всегда встречаю человека - это он написал в "Intermezzo" за четыре года до этого.

Остатки душевных сил отбирали настырные злые вести:

- мучается болезнями, нищетой и прогрессирующим безумием Иван Франко;
- в южных краях трагически хиреет несокрушимая Леся Украинка.

Учтя постоянные просьбы М.М.Коцюбинского, в конце января 1913 безнадежного уже пациента выписали из киевской больницы.

Молчаливая жена привезла мужа домой: надежды врачей развеялись, жить больному оставалось недолго. Он доверял Вере Устиновна до самого конца. Ибо каждый законченный новое произведение он, в первую очередь, показывал именно ей, которая была и оставалась все эти годы, несмотря на все трудности, настоящим другом, помощником i советчиком.

Кроме хронических болезней, взялось донимать бессонница. Михаилу Михайловичу больше не спалось по ночам. У его кровати дежурили верная Вера Устиновна и снять сиделка.

В Страстную пятницу, 12 (25) апреля 1913 в 14:30 сердце Солнцепоклонника село за горизонт. Последними, ослепительными словам человека-подсолнухи, которые в воспоминаниях записала младшая дочь Ирина Михайловна, единственная из четырех детей писателя, присутствует у отца в скорбную минуту, - были:

- Я жить хочу!

- Ave, mare, morituri te salutant! (Итал. - Будь здоров, море, идущие на смерть приветствуют тебя!) - сказала ему агава.

Пусть вечно славится чистую жизнь и несравненный талант!

* * *

Похоронили умершего писателя в Чернигове на четвертый день, в понедельник, 15 (28) апреля 1913 На первое известие о смерти покойного львовский центр общества "Просвита" вывесил на своем доме жалобную черную хоругвь, а редакции журналов "Zbruč" и "Народный Комитет "отправили на похороны адвоката и посла первой Государственной Думы Илью Шрага. Из Киева в Чернигов прибыли отдельные депутации, а редакция Совета и другие украинские институты выслали венки. Из Санкт-Петербурга прислал телеграмму соболезнования писатель Михаил Могилянской.

После церковной службы за гробом городом прочвалало со три тысячи горожан. По гробом везли две заполнены колесницы цветов, приплыли, казалось, с каждой черниговского двора. Красота возвращалась к нему отовсюду.

48-летнего М. Коцюбинского отвезли в его любимое место, где он ежедневно гулял - на Болдину верх над Десной, в лес, на кладбище Троицкого монастыря. Именно здесь Михаил Михайлович отдыхал мыслями, любуясь красотой Придесенья.

Среди провожал писателя в последний путь, было и его последняя любовь, его Шурка. Дальнейшие события в своих воспоминаниях выложила сама Александра Ивановна Аплаксина, его Беатриче:

- Это произошло в пятницу, 12 (25) апреля 1913 года. Служанка одного из близких знакомых семьи Коцюбинского принесла записку:

- Сегодня ... умер Михаил Михайлович.

Сразу я не поверила и всю ночь не сомкнула глаз. Но на следующий день собралась с силами и пошла плести венок для похорон. Не припомню уж кто принес полную корзину ветвей с яблоневым цветом. И тогда я вспомнила, как Михаил Михайлович писал мне с Капри во время последней поездки, как там расцвели яблони.

Мысленно она плела последний для любимого венок и неслышно шевелила слова из рассказа "Цвет яблони" (1902), которые не первый год помнила:

- Когда вы в горе, когда вы ежеминутно надеетесь беды и душа ваша напряженная, как струна на инструменте, советую вам остановить часы. Если вы следите за ними, они без конца продолжают ваши муки. Когда же забываете о них, они напоминают о себе, как кирпич, падающий на голову. Они безразлично считают ваши терпения и длинными стрелами-пальцами приближают минуту катастрофы.

* * *

... Господь позаботился о верноподданного Солнцепоклонника, и 12 (25) апреля 1913 выдался ясный день, цвели яблони. Неуступчивая жена Вера Устиновна запретила принимать цветы от Александры Аплаксиной.

И несмотря на горе, 34-летняя Александра Аплаксина держалась в стороне родных и близких умершего. Однако бывшая муза литератора принесла венок из цвета яблони и тихо попросила приятельницу положить подарок у лица любимого.

Вот так в головах покойного молча и лег венок, сплетенный Шуркой с яблоневого цвета.

В одном из первых писем к Шурочки М.М.Коцюбинский писал:

- Цветут яблони. И солнце уже взошло и золотить воздух. Так тепло, так радостно. Птицы щебечут над голубым небом. Я машинально срываю цвет яблони и прислоняю холодный от росы цветок к лицу. Розовые лепестки от грубого прикосновения руки осыпаются и тихо падают на землю.

Когда он умер, Александре Аплаксиной прошло 33 года.

И больше никого никогда в жизни она так и не полюбила, и замуж не пошла.

С годами когда аппетитная пышечка со светлыми и совсем невидящими глазами заметно похудела. Хорошо воспитанная, начитанная и умная Александра Ивановна в конце жизни так плохо видела, что однажды упала в бане, ударившись затылком о каменный пол, и окончательно потеряла зрение. Несмотря на отслоение сетчатки глаза, старушка хорошо ориентировалась в пространстве, даже шила и писала письма, составляя лист гармошкой, на ощупь определяя начало и конец строки.

Муза Беатриче - Александра Ивановна

Аплаксина

Александра Ивановна Аплаксина отдала Богу душу в родном Чернигове, когда ей исполнилось 93 года. Уже после его смерти в бумагах нашлись два письма Коцюбинского, которые женщина никому так и не показала. Из них следовало, что между писателем и его музой никогда не было интимной близости.

* * *

Языковым шедевром М. Коцюбинского стала гуцульская повесть "Тени забытых предков", которую Максим Горький свысока назвал "отличным очерки", тогда как близкий друг автора, композитор Николай Лысенко окрестил "замечательной поэмой в прозе":

- Тугой скруцак из полотенца, мокрый и размашистый, бил с лускотом в спины направо и налево. От него убегали, среди хохота и крика, перебрасывая встречных, сбивая пыль и портя воздух. Помост сотрясали в доме под тяжестью молодых ног, и скакало на скамье тело, тряся желтым лицом, на котором все еще играла загадочная улыбка смерти.

На груди тихо звенели медные деньги, сброшенные добрыми душами на перевоз.

Под окнами печально рыдали трамбуют.

Во время одной из языковых экспедиций в Карпаты Михаила Коцюбинского очень заинтересовало, почему на гуцульских могилах такие мизерные деревянные кресты, и он не успокоился до тех пор, пока какой-то старый горец не объяснил:

- Это олицетворение скудности смерти по сравнению с Жизнью.

Готовясь писать повесть, литератор попал на старинный гуцульский обряд, из числа насквозь языческих, так народ тот жил в основном среди разнородных злых духов. В писательских черновиках осталась такая запись от Солнцепоклонника:

- В деревне, ночью умерла бабушка - и вот из далеких домов (здесь дом от дома на несколько верст) сошлись люди. На скамье у стены лежит покойница, горят перед ней свечи, а в доме поставленные ряды, как в театре, и на них сидит масса людей. Здесь же, у покойницы в сенях, собралась повеселиться молодежь. И каких только здесь игр не было! Смех раздавался непрерывно, шутки, поцелуи, крик. А что покойница? И только скорбно сомкнула уста ... И тепляться похоронным блеском свечи. И так всю ночь.

* * *

Каким человек-Подсолнух увидела себя издали? В незавершенном произведении "Паутина" Михаил Коцюбинский будто ответил на тот вопрос:

- Художник имеет несколько иные глаза, чем другие люди, и носит в душе солнце, которым обращает мелкие дождевые капли в радугу, вытягивает из черной земли на свет Божий цветы и превращает в золото черные закоулки мрака.

Александр Рудяченко. Киев.

начало: Коцюбинский. 1. Солнцепоклонник и его божьи цветы

Похожие